Адептус Механикус: Омнибус - Страница 134

134

Однажды утром, на третий день топливня — седьмого месяца орестского календаря, за двадцать девять дней до того момента, как обугленные кости Дарика Голанда разлетелись под дождем, тягучие удары колоколов полетели над Орестом Принципал. Еще едва рассвело. Колокола разбудили капитана Эрика Варко на койке общежития, и он встал, поняв без слов, что его жизнь скоро полностью переменится. Они встревожили Калли Замстак, спокойно ждавшую в своей квартирке мужа с вечерней смены в доках.

Они звучали на пустых галереях и под медными арками. Их нудный звон эхом отдавался в нижних провалах и на высоких авеню. Лорд-губернатор Поул Элик Алеутон крутился в постели, пока помощник настойчиво стучал в двери покоев. Дарик Голанд проснулся на своей гарнизонной койке с тяжелой головой и кислым привкусом во рту — и возненавидел этот день за все, что тот принес. Этта Северин в своем особняке на Южном утесе оторвалась от торгового отчета, над которым трудилась всю ночь, и хмуро прислушалась к колокольному звону. Соломан Имануал, адепт сеньорус Кузницы, дремлющий в своем амниотическом мешке, почувствовал всплеск данных и понял, что в его бинарных снах звонят колокола.

Колокольный звон покатился по темному сердцу Кузницы — вдоль мостков и разбегающихся во все стороны туннелей; под тяжелыми кольцами толстых волоконных жгутов, цепляющихся за потолок и стены, словно сочные плети лиан; сквозь сборочные подвалы, где производство никогда не затихало; по криптам огромных когитаторов с контролируемой атмосферой. Магосы собрались в мастерских и контрольных точках — замешательством щетинилась их эпидермальная гаптика, вопросы пульсировали в их жидкостных системах. С растущим недоверием они смотрели на поток телеметрии, передаваемой в прямом эфире из южных ульев, прокручивая, просматривая — и высмеивая данные, что заполнили свинцовые стекла экранов и объявили о вторжении как о свершившемся факте, словно бросая вызов неверию зрителей.

— Это учения? Имитация? — спрашивал адепт Файст, пытаясь обработать в полном объеме то, что видит.

— Это не имитация, — ответил стоявший рядом магос-логис.

Колокола продолжали звонить. Холодный предутренний свет омыл небо. Сад Достойных — огороженная, усаженная рядами деревьев лужайка под восточным подъемом Канцелярии — в это время пустовал. Мучимый бессонницей и призванный колокольным звоном, модерати Цинк вышел из своей будки и окинул взором начинающийся день. Несмотря на дряхлость, Цинк до сих пор передвигался ходульной походкой человека, когда-то связанного разумом с величественной махиной.

Стайка крошечных щебечущих зефирид прихорашивалась в южной части лужайки, держась на той стороне газона, куда падали лучи новорожденного солнца. Они кружили и перескакивали с места на место, словно сухие листья, подхваченные осенним ветерком. Цинк застегнул пальто, достал из будки ивовую метлу и принялся подметать дорожки.

Колокола отбивали не часы. Это было что-то новое. Цинк размышлял, что означает их звон, но так и не пришел к определенному мнению. Он вообще был мало в чем уверен, так что просто продолжил тщательно работать метлой. Цинк был далеким отблеском себя прежнего. Боль, принесенная яростью гарганта, выжгла ему рецепторы манифольда и гаптику во время войны махин восемьдесят лет назад. Шок сжег все акцепторы и сделал его глухим к машинам. Механикус назначили ему служебную пенсию, а принцепс Цинка добился для него места смотрителя Сада. Цинк подметал дорожки, приводил в порядок и подстригал лужайки, чистил бюсты достойных.

Он заметил интересную закономерность. Каждый год или два в Саду Достойных появлялись сервиторы и убирали некоторые бюсты, обычно самые старые и заросшие мхом и лишайником. Цинк точно не знал, куда они их забирают. Чистые и свежие бюсты занимали свободные пьедесталы — новые герои на смену старым.

Подметая лужайку и сгребая листья, слушая, как колокола бьют в неурочный час, Цинк постепенно кое-что понял.

Скоро великое множество достойных отдаст свои жизни, и скоро понадобится много пьедесталов.

>

Трррк! Трррк! Трррк!

Медленно, величественно титан наступал на врага — шаг, затем другой: тунк, тунк, тунк. Затем он остановился, гудя. Орудийные конечности двинулись вверх-вниз — и вспыхнули светом, уничтожая все перед собой.

— Гигант! Гигант! — захихикал Цембер, хлопая в ладоши с изуродованными артритом пальцами.

Тусклые лица кукол глядели на него, пустоглазые и безразличные. Свеча в полушарии грязной, потрескавшейся светосферы угасала. Хихиканье Цембера перешло в кашель.

Он прижал титана, чтобы тот не свалился с края верстака. Ростом в локоть, он был успокаивающе тяжелым — железные шестерни придавали веса заводному сердцу под жестяной броней. Цембер сам раскрасил жестяные пластины кобальтово-синим — в цвета Темпестуса. Когда он поднял игрушку, ноги машины беспомощно забултыхались взад и вперед.

Манфред Цембер был владельцем в третьем поколении небольшого магазинчика «Анатомета», на восемьдесят восьмом уровне коммерции Ореста Принципал — в Рядах железных дел мастеров, приткнувшегося между птичьим рынком с его запахом зерна и металлической вонью крови и студией светского миниатюриста. Напротив, через узкую улицу, сбились убогие лавки свечника, красильщика, войлочника и чулочника, опершиеся друг на друга, словно компания друзей-пьянчужек. Дед Цембера расписал вывеску собственноручно: «АНАТОМЕТА» — золотым и красным. Тогда это было процветающее дело — продажа манекенов и автоматов богатым и привилегированным из Верхограда и с Южного утеса. Бережно хранимая семейная история рассказывала о дне, когда лорд-губернатор собственной персоной заявился, чтобы купить механическую обезьяну для младшей дочери. У обезьяны было шутовское выражение на морде, и она колотила в медные тарелки, если ее завести и пустить. «Крайне изумительно!» — объявил лорд-губернатор. Это было шестьдесят лет назад. Времена прошли, вкусы изменились, и вывеска поблекла.

134