Мы пойдем по Оресту>.
Иссохшие и безгубые, полки мертвецов воют жуткую хулу вслед твоей поступи. Темный дым заполняет огромную каверну пространства. О машина! О божественная махина! Раскаленный, как топка, поток твоего огня гнет прогорклый воздух небесного свода и плавит прах земли в стекло. Принцепс в своем амниозе, пьющий жидкие данные, раздавленный прекрасной агонией столь могущественного бытия, чувствует тяжесть твоей величественной поступи так же верно, как если бы вырезал мавзолейные таблички каждой из твоих жертв сам, своими руками, пока кости на кончиках пальцев не прорвали бы стертую плоть. О железный бог! Единение яростное, как водоворот в черной воде, как кипящий котел, в котором вы варитесь вместе, где нет начала одному и конца другому, но где оба смешаны, подобно сплаву. Быть сцепленным с богом! Чувствовать, как обжигающий голод звенит в твоей душе! О счастливец!
Спишь ли ты когда-нибудь на самом деле? В долгое межвременье, проходящее впустую в тиши испачканных масло трюмов и опорных лесов, спишь ли ты тогда? Когда технопровидцы погружают тебя в бездействие — сон ли это для тебя? Спишь ли ты тогда, великая махина?
Что за сны ты видишь?
Судя по показаниям ауспика, махина, похоже, отступила за горящий остов сыромятни и ушла. Но прибор несколько раз роняли, и как минимум один раз в него попал лазер, расколов экран. Основной дисплей еще что-то выдавал, и приходилось ему верить, иначе Голанд давно бы его бросил. Хотя у него было гадкое предчувствие, что в конце концов бросить его все же придется. Когда придет время, ему и его людям придется бросать во врага все, что у них есть. Буквально все.
Была середина дня, но казалось, что середина ночи. Единственным источником света под грязно-черным низким небом служили горящие вокруг развалины. Кислотный дождь лил как из ведра, превращая густой слой кирпичной пыли под ногами в чавкающую глину. Потоки воды не могли заглушить огненной бури пожаров. Слышно было несмолкаемое сдавленное шипение воды, встречающейся с огнем, и клубы пара, накатывающие, словно туман, ухудшали видимость еще сильнее.
«Вот на что похож ад, — решил Голанд. Затем поправил себя: — Это и есть ад».
Дарик Голанд опустился коленями в грязь и взялся за настройки ауспика. Мокрые пальцы все время соскальзывали с панели наладонника. Где-то за спиной, среди дождя, протяжно и страшно кричал человек. Обезболивающего больше не было, не осталось ни ампул с морфием, ни медиков, ни надежды.
Ауспик принялся выдавать частичные всплески, какой-то странный отклик. Голанд тихо выругался. Что это означает? Прячется кто-нибудь за сыромятней или нет? Он встряхнул прибор и стукнул им по бедру в надежде, что всплеск ― лишь дефект изображения, вызванный трещиной в дисплее.
Внезапно в нескольких сотнях метров слева обрушилась какая-то массивная постройка — арка или опорная стена. Со звуком, похожим на грохот сходящей лавины, она опустилась в огненную пучину, которая и была причиной ее разрушения. Искры взметнулись тучей светлячков, и дождь тотчас пожрал их. Сотрясение и грохот заставили людей Голанда дрогнуть.
— Спокойно! Спокойно! — крикнул он. — Это просто от пожара! Всем оставаться на местах!
Нервы у них уже ни к черту. Еще чудо, что большинство до сих пор не разбежались. Их выпустили против врага, который превосходил их по всем параметрам. Эта война была не для пехоты. Такая война вообще не для пехоты.
Им — и Голанду — грохот рухнувшей постройки показался предрекающей смерть поступью махины. На этих узких, зажатых меж высоких стен фабричных улицах, как они уже узнали, на свою беду, падающая стена служила зачастую единственным предупреждением, что в атаку на тебя прет махина.
Ядовитый смрад потек по узкому переулку. Голанд сдержал рвотный позыв. Пожар в сыромятне добрался до складов кож, и в воздухе распространилось зловоние обугленной плоти и горящего жира.
Голанд еще раз глянул на ауспик. Всплеск исчез. Поврежденный экран теперь показывал лишь топографические объекты и энергетический шум от пожаров. Что это — правда или очередная ошибка дисплея?
— Ну что, выдвигаемся, командир? — спросил рядовой Кинер.
Голанд поднял голову. Кинер съежился в разбитом дверном проеме; по его шлему, плащу и оружию струился едкий дождь. Шестью днями ранее, в дружественном тепле ротной казармы СПО, они праздновали двадцатый день рождения Маки Кинера. Голанду показалось, что сейчас, бледный и измученный, рядовой выглядит на двенадцать.
— Прежде чем мы двинемся, я хочу быть уверен, что это ублюдочное чудище ушло, — ответил он. — Держись, ладно?
Кинер кивнул.
Где-то в километре слева заколошматило орудие махины. Несмотря на расстояние, грохот потряс землю. Голанд и Кинер вздрогнули.
— Сраный ад! — взвизгнул рядовой.
— Держись, — повторил Голанд. — Поверь мне, Маки, — просто продержись, и я вытащу тебя отсюда.
— Вокс! Вокс! — раздался сзади сорванный голос.
— Я здесь! — крикнул Голанд, поднимаясь на ноги и размахивая руками в струях дождя. Тертун, связист отделения, подбежал и рухнул на землю рядом.
— Сигнал из Принципала! — неразборчиво выплюнул он, обтирая дождевую воду с лица и протягивая трубку Голанду.
Голанд взял трубку и присел возле связиста.
— Херес-Пять СПО, прием.
— Херес-Пять СПО, это Принципал. Сообщите свое местоположение.
— К югу от субулья Гинекс, Принципал. Не хочу сообщать точные координаты — нас прослушивают.